Подлинный портрет Алима (продолжение)

Продолжение.
В 1849 году Айвазовский женился на англичанке Ю.Я. Гревс. 

Брачный обряд происходил в феодосийской армянской церкви, а затем по желанию невесты, в виде благословения в цюрехтальской реформаторской кирхе.

Многочисленный свадебный кортеж возвращался после венчание из кирхи в Шейх Мамай. Путь был не далек, всего 4-5 верст. Среди экипажей карета с опущенными стеклами везла молодых. Вдруг по дороге из-за бугорка, в праздничной одежде, с повязанным бантом  шелковым платком на левой руке, в ерой смушковой шапке, на серым коне, показался лихой ездок- татарин и подскакал к карете. Жених узнал Алима. Этот – же наклонившись с седла к дверцам экипажа, сделал знак жениху.

    -Сказал я тебе, Ованес ага, что буду на твоей свадьбе. Вот я и явился. Поздравляю -невеста твоя хороша!

И Алим, несколько отставая от кареты исчез за бугорком. Несколько дальше, опять пользуясьнеровностью почвы, он уже скачет рядом с другими дверцами кареты и в упор смотрит в лицо молодой . Безмолвно вынимает из под куртки дорогой шелковый турецкий платок и, как истинный татарский джентльмен, ловко, грациозно бросает его на колени невесты.

    -Желаю тебе счастья, Ованес –ага! Крикнул он. Видишь, я сдержал слово. Прощай!

Прошло несколько месяцев после этого эпизода. Айвазовские проводили зимние месяцы в Симферополе. В губернском городе, во всех кружках только и говорили об Алиме. Разбойник был задержан. Надоела ему эта жизнь преследуемого зверя. Передавали что среди белого дня зашел он в городской сад и лег на скамью, в тени, а берегу любимого им Салгира.  

Довольно разбойничьей жизни, довольно борьбы с законом!

Настал час искупления. 

Он заснул. Его окружили полицейские, и под сильным конвоем проводили в губернский тюремный замок.

В это же время в Симферополе находилась француженка, сопрано, лауреат парижской консерватории, девица Лелоррене.
Объезжала она крымские города под крыльями матери, образованной женщины, вместе с младшей сестрой, Leonie, художницею- портретисткой.
Этому трио покровительствовали дамы высшего общества города, и певица Лелоррене давала концерты в дворянских домах, куда приглашали ее по вечерам.Везде ее успех был блестящий.     Особенное благоговение к себе успела она приобрести в лице добрейшей и благороднейшей Прасковьи Константиновны Кушниковой, урожденной Гирс, переехавшей на время с семьей из Феодосии в Симферополь.

В начале декабря 1849 года Лелоррене была приглашена петь на вечере в доме тогдашнего таврического губернатора, Владимира Ивановича Пестеля. Гостей было много и между ними профессор Айвазовский. Младшая Лелоррене  была ему представлена, и тут как собратья по профессии они разговорились. От области живописи, слово за слово, беседа перешла к злобе дня, к Алиму.

    -Нельзя – ли, спросила Лелоррене , срисовать его портрет?

    -Для этого, сударыня, возразил Айвазовский, придется преодолеть много препятствий. Если благодаря вашему таланту, вы вторая Шехерезада, то, пожалуй, постараюсь быть вам вторым Аладином и раскрыть перед вами те двери, за которыми слышно дикое рычание зверей и характерный звон арестантских оков. 

    -Знаю, что вы большой волшебник.

    -Говорят, что для женщин закон всегда снисходителен, но когда женщина такова, как вы с божьем огнем, то какие же могут быть преграды? Искусство не имеет пределов, и пред ним, надеюсь преклонится и строгость господина прокурора.

И Фемида действительно, преклонилась перед искусством. На другой день Леони Лелоррене срисовывала портрет крымского Франко Дьяволо. 

В исполнении портрета чувствуется поспешность исполнения. Но удары карандаша начерчены метко, твердо искусной рукою. Нет затертых неуверенных штрихов. Наоборот, главное, черты лица разбойника схвачены опытным глазом. Видно что Лелорене была портретисткою не на шутку, и мы должны быть благодарны волшебнику Айвазовскому, что благодаря его протекции, благосклонно раскрылись перед художницею двери тюрьмы.

Что касается подлинности портрета Алима, позволяю себе прибавит, что в архиве феодосийского музея хранится письмо глубокоуважаемой Марии Дмитриевны Де-Вальде, в котором удостоверяется, что рисунок был поднесен Леони Лелоррене г-же Кушниковой в Керчи в знак признательности, на память, за сердечное ее отношение к сестре –певице в артистическом путешествии последней по Крыму». По мимо этого прошу обратить внимание на подлинную подпись: «Leonie Lelorrain 11 decembre 1849” и на посвящение, которое по содержанию, высказывает как и рисунок,  особенно теплую жилку художницы.

Рисунок с подписью.

 

В истории, рассказанной Людвигом Петровичем  имеется и перевод с французского на русский: 

"Если когда ни будь эти штрихи должны возбудить в вашей душе хоть малейшее воспоминание обо мне, то тогда копия сделает больше добра, чем когда ни будь оригинал  совершил зла".

Независимо от того, что почерк в поперечно нанесенных на этот рисунок строках тождествен с почерком подписи художницы, из смысла этих строк, в сопоставлении двух противоположных понятиях о добре и зле, проглядывается ужас, который наводило даже на приезжую иностранку имя Алима. Не даром, по рассказу Айвазовского, из уст которого я услышал и передаю  эти сведения, во всех слоях симферопольского тогдашнего общества известие о поимке разбойника произвело так же сильное впечатление. «Только о нем и говорили»! – Еще бы! Столько лет в уездах симферопольском, ялтинском, евпаторийском и феодосийском, никто из обывателей не решался без страха отправляться куда ни будь в дорогу по делам! 

Известие о поимке Алима успокоило всю губернию.

Однако я не исполнил бы всей своей задачи, если бы для полной характеристики "оригинала" прилагаемого рисунка, не включил бы в это сообщение следующей сцены, услышанной мною так же из уст Айвазовского, последнего акта этой истории.

Вообще все  рассказы о таких героях, как Алим имеют две стороны: действительность и легенду.

Окончив рисунок, Леони готовилась уходить из тюремной камеры, как Алим выразил желание взглянуть на ее работу. 

Одобрив исполнение портрета, Алим обратился к художнице будто бы с такими словами: 

"Уходя от сюда, ты уносишь с собою эту вещь, как память обо мне. Я же остаюсь здесь с обними мысленным  воспоминанием о мимолетном появлении твоем предо мною. Спасибо тебе за благосклонное внимание ко мне. 

Я этого не заслужил. Твои черты на всегда  останутся запечатленными в душе моей!"

На это Леони нервно сняла закреплявшую ее шейный платочек золотую булавку, дрожащей рукою приколола ее к отвороту халата приговоренного и направилась к выходу.

    -Нет, крикнул разбойник: в таком случае не так следует поступать, а вот как!

И широко распахнув халат и сорочку и раскрыв грудь, вонзил он себе в грудную кость острие булавка, переломав ее пополам и вручил конец с головкой художнице, твердо произнеся: "Это тебе, а это, указывая на грудь останется мне!"

Передаю рассказ об этой драматической сцене без малейшего комментария. 

Легенда здесь очевидна, но она слишком характерна, что бы я  о ней умолчал, тем более, что ее мне передал сам "Рафаэль морей"...

                                                                                                                          Л. П. Колли

Уточнение дат в истории Л.П.Колли полученное от Н.П. Левенко (Феодосия).
"Скажу только что венчание И. Айвазовского с Ю. Гревс происходило в августе 1848 года а не в 1849-м как указал Колли. 
В1849-м году у них уже родилась дочь Елена. Значит Алим мог посещать Айвазовского году в1847".